"Древнее золото редко блестит"(с).
...Ему двадцать восемь. По выходным он ходит в гости к родным.
У него есть пара хороших друзей, он в раздумьях, кого бы представить им:
Элизабет, Маргарет или Мэй.
А еще есть рыжая Джерми, носит с собой тетради,
учит детишек алгебре; каторжный труд.
На таких – только женятся. Сосватать кузену Дадли –
то-то смеху будет, когда детишки пойдут.
Самый прилежный из клерков, в кармане платок и расческа,
пиджак в темно-серую клетку, но эта проклятая челка
все портит; мальчишество, глупости, стыд и срам,
что говорить о карьере с таким лицом…
Хотелось места получше, да не нашел.
Ничего не поделать, видно в детстве был сорванцом,
теперь приходится прятать под челкой шрам,
а в остальном, как ни странно, все хорошо.
…Ей тридцать два. У нее голубые глаза, узкие туфли, молочно-белая кожа,
готовит шарлотку, целует мужа в прихожей,
любит коктейли, выпечку и вязать,
квадратные корни, крестики-нолики и маджонг.
Не выносит кроликов: кролики портят газон.
Сокрушенно вздыхает: не знаю, что с ними делать, не была в саду уже пять недель,
просто сил моих нет увидеть, что там творится.
Вечером к дому подходит садовник Джон –
«Миссис, я там поймал одного, он белый!»
Она говорит: разбирайтесь сами, гасит в гостиной свет и идет в постель.
Как обычно, ночью ей ничего не снится.
…Ему могло бы исполниться шестьдесят – крепкие руки и золотой характер.
О чем он думал, покупая чай и табак у Верзилы-контрабандиста на южном тракте...
Не заплатил налоги, вернулся в Шир без прописки,
его же предупреждали; оправдывался – не верят…
Сначала хотели нестрого, потом обнаружили списки
Алой книги в подвале – хватило на высшую меру.
Вывели к стенке вечером в темноте – законы проще простого во время войн.
Был похоронен в стране, что легла под Тень.
Иного упоминания не достоин.
И время течет спокойно, прозрачно, неумолимо,
и время меняет место, и путает ложь и правду;
а я разбираю летопись чудес, пролетевших мимо,
и думаю: Боже правый, верни хоть одно обратно!
Пусть будет страшно и честно, пускай оно станет сутью,
пусть метит каленым железом, пусть льется по венам ртутью,
поймает и не отпустит – хоть умирай…
Ибо место отныне пусто.
Пусть будет – рай,
пусть случится - дверь, что открыта для посторонних,
несожженный мост, где стоишь во весь рост, ладонью
прикрывая рану на месте вынутого ребра.
users.livejournal.com/_raido/181743.html#cutid1
У него есть пара хороших друзей, он в раздумьях, кого бы представить им:
Элизабет, Маргарет или Мэй.
А еще есть рыжая Джерми, носит с собой тетради,
учит детишек алгебре; каторжный труд.
На таких – только женятся. Сосватать кузену Дадли –
то-то смеху будет, когда детишки пойдут.
Самый прилежный из клерков, в кармане платок и расческа,
пиджак в темно-серую клетку, но эта проклятая челка
все портит; мальчишество, глупости, стыд и срам,
что говорить о карьере с таким лицом…
Хотелось места получше, да не нашел.
Ничего не поделать, видно в детстве был сорванцом,
теперь приходится прятать под челкой шрам,
а в остальном, как ни странно, все хорошо.
…Ей тридцать два. У нее голубые глаза, узкие туфли, молочно-белая кожа,
готовит шарлотку, целует мужа в прихожей,
любит коктейли, выпечку и вязать,
квадратные корни, крестики-нолики и маджонг.
Не выносит кроликов: кролики портят газон.
Сокрушенно вздыхает: не знаю, что с ними делать, не была в саду уже пять недель,
просто сил моих нет увидеть, что там творится.
Вечером к дому подходит садовник Джон –
«Миссис, я там поймал одного, он белый!»
Она говорит: разбирайтесь сами, гасит в гостиной свет и идет в постель.
Как обычно, ночью ей ничего не снится.
…Ему могло бы исполниться шестьдесят – крепкие руки и золотой характер.
О чем он думал, покупая чай и табак у Верзилы-контрабандиста на южном тракте...
Не заплатил налоги, вернулся в Шир без прописки,
его же предупреждали; оправдывался – не верят…
Сначала хотели нестрого, потом обнаружили списки
Алой книги в подвале – хватило на высшую меру.
Вывели к стенке вечером в темноте – законы проще простого во время войн.
Был похоронен в стране, что легла под Тень.
Иного упоминания не достоин.
И время течет спокойно, прозрачно, неумолимо,
и время меняет место, и путает ложь и правду;
а я разбираю летопись чудес, пролетевших мимо,
и думаю: Боже правый, верни хоть одно обратно!
Пусть будет страшно и честно, пускай оно станет сутью,
пусть метит каленым железом, пусть льется по венам ртутью,
поймает и не отпустит – хоть умирай…
Ибо место отныне пусто.
Пусть будет – рай,
пусть случится - дверь, что открыта для посторонних,
несожженный мост, где стоишь во весь рост, ладонью
прикрывая рану на месте вынутого ребра.
users.livejournal.com/_raido/181743.html#cutid1
